Public-talk «Зачем архитекторам нейронауки»
7 ноября в 18:00 в рамках фестиваля «Открытый город» поговорили о нейроархитектуре вместе с нейробиологом и архитекторами в пространстве HSE CREATIVE HUB.
Информационная перегрузка, повышенное внимание к психологическому здоровью и динамично меняющиеся общественные процессы зависят не только от индивидуальных качеств личности. Могут ли городская среда и здания, в которых мы все обитаем, способствовать формированию новых нейронных связей?
В рамках дискуссии Василий Ключарев из Института когнитивных нейронаук, Борис Бернаскони, руководитель направления «Дизайн среды» в Школе дизайна, Юлия Шишалова, журналист и главный редактор медиа «Проект Россия», и партнеры сообщества архитекторов Aura Creation — Милан Стаменкович, архитектор и исследователь нейроархитектуры, и Светлана Носкович, архитектор, когнитивный психолог и преподаватель — обсудили, зачем нейронаука нужна архитекторам, как проводятся эксперименты в этой области и кому они полезны.
Коллеги встретились, чтобы обсудить, в том числе, с точки зрения науки, как люди относятся к жилым районам, которые строят, и как они воспринимают и определяют комфортную среду. Василию Ключареву был адресован вопрос, как и в каких сферах сейчас применяются нейронауки.
Василий Ключарев: «Нейронауки — о том, как мозг воспринимает информацию, как информация попадает, например, на сетчатку вашего глаза, как она обрабатывается, вызывает эмоциональную реакцию, осмысливается вами или превращается в движение. Нейронаука изучает весь процесс восприятия и переработки информации».
Направление, которое больше всего интересует Василия и на котором он специализируется — это нейроэкономика, нейробиология принятия решения. У Василия с коллегами есть статья о том, что влияет на принятие решения об аренде квартиры, на что человек обращает внимание во дворе здания и о других урбанистических вопросах.
«Мы пытаемся использовать наши знания и в прикладных вещах, в частности в исследовании восприятия мозгом городской среды».
Затем спикеры обсудили вопрос того, как люди воспринимают мир — цвет, форму, геометрию — и как это влияет на их предпочтения.
Милан Стаменкович рассказал, что 5 лет назад вместе со студентами стал экспериментировать с разными приборами по измерению ЭЭГ и других импульсов человеческого мозга и тестировал поведение людей в рамках интерьерных пространств. В процессе этих измерений группа не всегда могла определить, как оценивать результаты и какие делать выводы. Милан задался вопросом, привычно ли городскому жителю природное окружение, и всегда ли природа для нас — эмоциональный стимул к улучшению?
«Городской житель совершенно по-другому воспринимает и хочет развивать городскую среду, чем тот, кто приехал из каких-то природных мест».
Следующий вопрос для обсуждения был о том, что в большей степени влияет на человека при выборе цвета и формы — накопленный опыт или физиология?
Василий Ключарев считает, что сколько нейробиологов, столько и мнений будет о том, как мы эстетически оцениваем красоту. В пример Василий приводит великого этолога Иренеуса Эйбл-Эйбесфельдта, который довольно структурированно описал поведение человека с точки зрения биологии.
«Он говорит о том, что мы воспринимаем красоту на трех уровнях. Во-первых, мозг все время ищет закономерность. Поэтому нам нравятся законченные и регулярные объекты. Второй уровень — видоспецифический, каждый вид живёт в своём мире. Если бы мы с вами возникли как вид в Сахаре, то нам нравилось бы всё песочное, жёлтое. Но мы возникли в саванне, поэтому видоспецифичные предпочтения в красоте — это условная саванна, нам нравится всё естественное, зелёное. Есть третий уровень — культурно-специфический. Его поймут только люди из этой культуры».
При этом Василий говорит, что слишком много регулярности может противоречить нашему определению красоты на уровне вида, которому нравится всё зелёное, сложные конструкции и т. д. Поэтому есть несколько уровней, с точки зрения мозга, где может возникать конфликт.
«Если мы переходим к реакции на цвет и форму, то есть целая теория о том, что цвет очень контекстный и очень культурно-специфический и зависит от дистанции, от размера объекта, от освещённости, от интенсивности. И простых решений здесь нет, мы не можем сказать, что человек предпочитает. Очень многое зависит от контекста, от культуры. Культура имеет огромное влияние на восприятие».
«Когда архитекторы выходят с красивым проектом — это всегда компромисс. Для кого этот проект? Этот проект может быть прекрасен для 60% людей, но большой проблемой для человека с шизофренией, с расстройством внимания, и с депрессией. Это, мне кажется, — один из месседжей нейробиологии, что мозг — сложная индивидуальная штука».
Юлия Шишалова поднимает вопрос удовлетворенности людей и того, как они оценивают те или иные услуги. «Есть много экспериментов, когда компании исследуют, насколько люди удовлетворены беседой с их операторами. Оценки, которые человек вручную ставит, не совпадают с условно-объективными оценками его удовлетворённости. С чем вообще это связано? С тем, что мы думаем про себя одно, а по факту чувствуем другое и воспринимаем по-другому».
Милан рассказал, как в 2014 году проводил со студентами исследование по поводу выбора цвета вместе с компанией Caparol. «Если каждому дать сделать кухню, он ее покрасит в черный цвет. Или в какой-то совершенно не тот, который на самом деле является комфортным, согласно опросам. Или тем, который предпочитает большинство. Большинство предпочитает бежевые оттенки для кухни, для спальни — что-нибудь спокойное, синее или голубое».
Василий Ключарев говорит, что есть система в мозге, которая отвечает за то, что вам нравится. Более того, эта система может сделать любую опцию, даже опасную для вас, нравящейся. Это орбитофронтальная кора, которая светится, когда человеку что-то нравится: музыка, картины, большая сумма денег — туда сводятся наши ценности. Есть интересные исследования, которые показывают, что орбитофронтальная кора светится больше на бионические формы, чем на прямоугольные. Но мозг архитекторов воспринимает красоту иначе, чем мозг обычных людей, и важно помнить об этом. Можно также посмотреть на физиологическую реакцию человека, чтобы определить, что он чувствует.
«Есть огромная статья, которая повлияла на всех психологов и маркетологов, что нельзя доверять опросам. Человек не знает причину своего поведения, он плохо объясняет эти причины. Человеку трудно разобраться в себе».
Юлия Шишалова подчеркивает важность разработки интерьеров, а не внешних обликов зданий, потому что 92% времени мы проводим внутри здания, а не снаружи.
Борис Бернаскони: «Малевич довольно чётко описал всё. У него белый, например, является вибрирующим цветом и он раздражает. А серый, светло-серый, наоборот, успокаивает. Если вы хотите всё время находиться в раздражённом состоянии, то сделайте свою квартиру белой. Кстати, он придумал и костюмы спецслужб. Всё, что вы видите сейчас на улице: ярко-оранжевые технические службы, ярко-жёлтые и ярко-синие — это полиция и медицина. Вот это Малевич всё придумал 100 лет назад».
Василий Ключарев обратил внимание на язык, на котором мы говорим, и его влияние на ваше восприятие. «Если вы проходите личностный тест, то ваш тип личности будет отличаться в зависимости от того, на каком языке вы его проходите. В какой контекст вы попали — это ваше представление для вашего времени и вашего культурного контекста. Людвиг Витгенштейн об этом говорил: „Граница моего языка определяет границу моего мира“.»
Рассуждая о последствиях выбора интерьерных цветовых решений, Василий Ключарев предлагает посмотреть на исследование Ульриха, где говорится, что абстрактная живопись провоцирует припадки больных шизофренией. Василий призывает к кросс-дисциплинарному диалогу. «Если вы сделали абстрактное здание, будьте готовы к тому, что у части людей будут проблемы с восприятием этого здания. Для кого вы это делаете — хороший вопрос. Это может быть сложное здание, крутое, с точки зрения архитектора, но непригодное для жизни пожилого человека с деменцией. Или здание, возбуждающее фантазию и воображение, но непригодное для ребенка с ADHD. Для кого мы это делаем? Для комьюнити архитекторов это здорово, за такие здания получают призы, но 10-20% людей создают проблемы».
Борис Бернаскони считает, что надо понятийно разграничить авторскую архитектуру и архитектуру для масс, но непонятно, где проводить грань между ними. Насколько «усредненный» дизайн полезен для развития человечества в целом?
Борис: «ПИК — это пример корпоративной архитектуры, потому что само бюро выстроено по принципу корпоративной структуры. Это партнерское бюро, там нет авторского, только коллективное. Это вещи, которые находятся на стыке автоматизированной компьютерной композиции и выбора совета директоров. А вот Петер Цумтор — это противоположный пример. Это автор, который принимает решения на основе собственного убеждения».
По мнению Милана Стаменковича, есть уникальные здания, которые оказывают определенный эффект на каждого, но они в то же время авторские. Либескинд в Берлине или те же термы Цумтора у каждого вызовут эмоции. «Искусство на то и существует, чтобы передавать эмоции от автора к остальным».
Петер Цумтор. Термальные бани в Вальсе
Борис Бернаскони: «Типовая советская архитектура — это как раз машинная архитектура, тиражная. Но если сравнивать ее с сегодняшней точечной авторской архитектурой, она намного лучше по качеству. Потому что несмотря на то, что она тиражная, там все равно заметен авторский коллектив и, возможно, фокус-группа. И это было бы интересно измерить».
Борис: «Мне кажется, что хрущевка с точки зрения объекта в целом: двор, дом, подъезд, дорога рядом, деревья, — это вполне измеряемое пространство, к которому пришли в результате долгой работы и многочисленных коллективов. И это точно измеренная вещь: и с точки зрения геометрии, и с точки зрения площадей, размеров, высоты потолка, дверей, планировок. Это, в принципе, то, что сегодня могла бы легко повторить нейронная сеть. Та архитектура, о которой мы сейчас пытаемся говорить, например, создание нового города, она под силу только большому государству. Советский Союз максимально приблизился к имитации этой нейронной сети, которая создала новую среду. Это заметно по всем городам, особенно миллионникам. Там типовые решения с типовыми бульварами и парками. Это большая нейронка, распространённая на территорию достаточно большого государства».
Затем Милан задал коллегам вопрос на размышление: что будет, если удалить миндалевидное тело, которое является неким фактором тревоги?
Василий Ключарев: «Миндалевидное тело — это две крошечные области внутри нашего мозга. От них зависит наша реакция на страхи. Эта область оценивает негативные последствия нашего поведения. Она запускает стрессовую реакцию, мобилизацию организма. Продолжительный стресс ведет к снижению всех функций, включая пищеварение, секс, сон и все остальное. Тем не менее человек без миндалевидного тела попадает во множество проблем».
Василий Ключарев рассказал, что нейробиологи думают о стрессе и о среде: «Раньше считалось, что у нас есть какое-то оптимальное состояние — гомеостаз. И длительное отклонение от оптимального состояния приводит к истощению. Сейчас эта теория умерла. Теперь гомеостаз заменен на аллостаз — это постоянное прогнозирование мозгом будущего. Неопределенность будущего запускает стресс. Как архитекторы могут уменьшить неопределенность людей?»
Борис рассказал про аудиторию проекта, который делался для группы слепо-глухонемых в Германии. «Архитекторы использовали единственно возможный прием для того, чтобы эту группу удовлетворить, с точки зрения коммуникации с пространством. Они использовали гравитацию: в здании для них были использованы наклонные полы. Причем проект был сделан таким образом, что эти наклоны были в разные стороны, под разными углами так, чтобы те, кто пользуется пространством, перемещаясь в нем, понимали, куда они движутся. Например, более сильный наклон приводил их к столовой, а пологий пол вел к туалету. Ещё можно использовать фактуру стены и материал. Камень холодный, металл еще холоднее, а пальцы очень чувствительные и всегда чувствуют разницу. Есть очень хороший прием, например, для заблудившихся в лабиринте — правило одной руки. Вы должны касаться все время одной рукой поверхности, и это приведет к вас к выходу».
Борис считает, что авторская архитектура отличается от нейронной архитектуры тем, что она может создавать новые миры, а нейронная может только повторять предыдущие миры, анализировать их и на основе некой метрики выделять те или иные преимущества под конкретную аудиторию.
Василий немного рассказал о работе зеркальных нейронов и их связи с эмпатией и пригласил всех на Мясницкую посмотреть, как работают зеркальные нейроны — когда мы понимаем движение другого через внутреннее проигрывание такого движения.
Юлия Шишалова: «Увеличить эмпатию можно многими способами. Один из первых — это общность. С архитектурной точки зрения — это какие-то пространства, где люди решают общие задачи. Может быть общественное пространство с участвующим проектированием, когда какие-то пространства и общественные дворы создаются вместе с жителями. Это рождает чувство сопричастности и бережного отношения».
Завершили конференцию тем, что снова говорили о стрессе и городе. Негативное влияние города связано с тем, что город — это невероятно отвлекающая внимание среда, в которой много визуального шума. Коллеги начали анализировать и исследовать, какие формы, цвет и элементы среды могут снижать определенный стресс или, наоборот, влиять на концентрацию внимания. Пришли к выводу, что законченность образа дает некое спокойствие, а хаотичность и невозможность сгруппировать элементы в какие-то общности приводит в диссонанс. У архитекторов есть огромное количество наработок: природность, мультисенсорное восприятие, сменяемость пространств, возможность коммуницировать с пространствами, использование определенных частот (например, розовый шум).
Мероприятие прошло 7 ноября с 18:00 до 22:00 в пространстве CREATIVE HUB.
Подробнее об этом и других событиях, проходящих на площадке CREATIVE HUB, можно прочесть на сайте creative.hse.ru