Шенг Схейен. Дягилев. «Русские сезоны» навсегда
Обложка — Марина Джгерная
В 2012 году осуществлено продюсирование и редактирование фундаментального труда голландского историка Шенга Схейена. Русское издание собрано заново, снабжено корпусом цветных иллюстраций, новой системой ссылок и указателей. В целях популяризации издания разработан план публикаций и интервью. Книга стала одним из самых успешных бест- и лонгселлеров за всю историю издательской группы «Азбука-Аттикус».
Шенг Схейен. Фото М. Нисенбаума
По пальцам однорукого можно перечислить книги-биографии, которые важны для меня как события собственной жизни. Это: «Жизнь Жана Поля Фридриха Рихтера» Гюнтера де Бройна, «Державин» Ходасевича, «„Я“ для меня мало» Янгфельдта. Вот собственно и все. Даже пяти пальцев оказалось много. Теперь я могу прибавить к этому списку еще одно название: «Дягилев…» голландца Шенга Схейена.
Вот, кстати, черта нашего времени. Лучшие книги о русских поэтах, художниках, артистах пишут иностранцы. Почему? Да потому что не может себе позволить отечественный автор пятнадцать-двадцать лет провести в архивах, музеях и библиотеках. Когда-то мог и еще когда-нибудь сможет, но вот сейчас любую биографию в России пишут за год. А Схейен посвятил этому бóльшую часть своей жизни, собирая материалы в России, во Франции, в Англии, в США, в Италии. Но самое удивительное не это. Самое поразительное — Дягилев и те, с кем он дружил, творил, ссорился, кого вдохновлял, уговаривал и объединял: Римский-Корсаков, Стравинский, Бакст, Бенуа, Шаляпин, Дерен, Пикассо, Матисс, Миро…
(слева направо) Леонид Мясин, Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Игорь Стравинский, Леон Бакст
«Он жил и умер „любимцем Богов“. Ибо он был язычник, и язычник-дионисианец — не аполлонец. Он любил все земное — земную любовь, земные страсти, земную красоту. Небо для него было лишь прекрасным куполом над прекрасной землей. Это не значит, что в нем не было никакой мистики. Но мистика эта была языческою, не христианского порядка. Вместо веры — суеверие, вместо страха Божьего — ужас перед стихией и ее тайной, вместо христианского смирения — чувственное, почти детское умиление. И, — как у язычника, — смерть его была прекрасна. Он умер в любви и красоте, под ласковой улыбкой тех Богов, которым он всю жизнь и со всей страстью служил и поклонялся. И я думаю, таких не может не любить Христос».
Из письма Вальтера Нувеля, написанного сразу после смерти Дягилева.
Реклама «Русских сезонов» в Париже. Ида Рубинштейн в роли Клеопатры
Если бы меня спросили, что самое важное в Дягилеве, я бы сказал: он умел превращать видения будущего искусства в реальность. Он мог вдохновить великих композиторов и художников на то, что без него не было бы написано, сочинено, нарисовано. Выводя из себя, доводя до истерики, мирясь, уговаривая, он мог поставить за месяц спектакль, на нормальную подготовку которого требовалось полгода.
Жан Кокто и Сергей Дягилев
«Дягилев — это Людовик XIV. Невозможно понять, что представляет собой этот человек, он способен как очаровать вас, так и довести до бешенства, — настоящая змея, он проскальзывает между пальцами, — в сущности, его волнует только он сам и то, чем он занимается».
Анри Матисс
Труппа «Русских балетов» на гастролях в США
Прочитав эту биографию, я могу часами рассказывать поистине довлатовские истории из жизни русского и европейского авангарда. О вовлечении старика Родена в пиар-кампанию по продвижению «Послеполуденного отдыха фавна». Про Матисса, который не собирался сотрудничать с «Русскими балетами», но после вечера, проведенного в обществе Дягилева, собрал наутро чемоданы и отправился на четыре месяца в Лондон, где создал как декорации, так и эскизы всех костюмов. Про роль Дягилева в женитьбе Пикассо: А еще, прочитав эту книгу, многое понимаешь про Россию и про наше время. Дорогого стоит.
Сцена из спектакля «Ода». Париж, 1928