Сны Раскольникова
Сны Раскольникова — это попытка передать хрупкую границу между сном и явью, воссоздав видения главного героя «Преступления и наказания» на масках для сна — как на символических носителях внутренней тьмы.
Выбор маски для сна как носителя иллюстраций был не случаен — он коренится в самой истории.
Читая «Преступление и наказание» перед сном, студентка засыпала в маске и видела себя на месте Раскольникова. Так сны героя стали её собственными, а маска — границей между реальностью и его ночными видениями. С этого момента выбор носителя стал очевиден, а для описания грёз бедного студента я использовала глянцевые акриловые краски.
— Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй! — И то! Секи её!
— Не трожь! Моё добро! Что хочу, то и делаю. Садись ещё! Все садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!…
С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мёртвую, окровавленную морду и целует её, целует её в глаза, в губы…
Ему всё грезилось, и всё странные такие были грёзы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе.
Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают.
Боже, что это за крик! В ужасе приподнялся он и сел на своей постели, каждое мгновение замирая и мучаясь. Но драки, вопли и ругательства становились всё сильнее и сильнее.
Илья Петрович здесь и бьёт хозяйку! Он бьет её ногами, колотит её головою о ступени, — это ясно, это слышно по звукам, по воплям, по ударам!
Он подошёл потихоньку и догадался, что за салопом как будто кто-то прячется. Осторожно отвёл он рукою салоп и увидал, что тут стоит стул, а на стуле в уголку сидит старушонка.
Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шёпот из спальни раздавались всё сильнее и слышнее, а старушонка колыхалась от хохота.
Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площадке, на лестнице и туда вниз — всё люди, голова с головой, все смотрят.
Ему грезилось в болезни, будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу.
Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше.