Изменения современного искусства
Интервью с художником Иваном Новиковым
18+
Данный материал касается деятельности иностранного агента Осмоловского Анатолия Феликсовича
Иван Новиков — художник, теоретик искусства и куратор. Обращаясь к истории искусств, он критически осмысляет взаимосвязь между культурным наследием и социально-политическими процессами.
В этом интервью мы поговорили с Иваном о профессиональном пути, основных темах художественной практики, самоорганизациях и независимых проектах, а также о состоянии современного искусства.
ОБРАЗОВАНИЕ
Я родился в Москве в 1990 году. Можно сказать, что с детства я занимался искусством: меня отдали в художественную школу с первого класса. Тогда были профильные школы со специализацией, где учатся круглый год: обычные занятия, уроки, а параллельно как одни из предметов у вас рисунок, живопись, композиция… Потом я поступил в Московский государственный академический художественный институт имени Сурикова на станковую живопись, там я отучился 6 лет. Учишься первые два года в одной мастерской, а потом выбираешь специализацию на следующие четыре года. У кого-то это может быть театральная живопись, у кого-то — монументальная или батальная… У меня была станковая живопись, я учился у Юрия Шишкова, художника Сурового стиля. Интересно, что он был известен своими монументальными работами — станции метро, кинотеатр «Октябрь» и так далее.
И после четвёртого курса вы делаете как бы малый диплом, который предполагает, что это некоторая, большая, серьёзная картина, но не совсем дипломная, а промежуточная. И уже к концу того года у меня начались проблемы с цензурой, меня хотели выгнать. Были всякие неприятные истории с угрозами родителям, странными звонками, неприятными разговорами с угрозами и так далее — и я понял, это опасная, гнилая среда, и постепенно стал все больше и больше погружаться в контекст современного искусства, с которым я уже был знаком.
Иван Новиков | Оружие слабых | 2020
Наверное, надо сказать, что финальный диплом на 6 курсе Суриковки я делал абсолютно в концептуалистском духе. Из предыдущих цензурных скандалов — мне объяснили и я это четко уяснил, что наш институт не место для свободного творчества. Ты обязан следовать канонам, даже если они негласные, поэтому для своего диплома я выбрал самую тупую и банальную тему, которую знали все студенты — это деревня, что-то у колодца. Это не то чтобы плохая тема, но если ты хочешь показать, что ты как бы ни на что не претендуешь в этом академическом мире — нужно делать деревню, колодцы. Правда для меня это стало своего рода исследовательским проектом, сыгравшим роль в дальнейшей судьбе. Я делала диплом со своего рода антропологическим подходом: поехал искать своих предков старообрядцев, собирал материалы, беседовал с информантами и уже потом эти деревни стал буквально рисовать. В итоге у меня получился странный мрачный диптих, половину которого институт забрал себе в коллекцию, такой был диплом.
В 2011-м году у меня состоялась первая персональная выставка на Винзаводе в проекте «Старт». Я понял, что мне нужно какое-то дополнительное образование, и, параллельно учась на 5-м курсе, поступил в институт «База». Там я учился практически на самом первом наборе. Это и стало ключевым моим художественным образованием, которое я получил тогда и которое сильно на меня повлияло. В дальнейшем я поступил в Шанинку (МВШСЭН) на совместную программу Манчестерского университета, где уже стал получил диплом с отличием как историк! Для меня это был важный, если не сказать поворотный, момент биографии.
Иван Новиков | выставка «Почему?» | 2011
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПУТЬ
Если говорить про какие-то переломные точки в начале карьеры — то это первая выставка под названием «Почему?» на Винзаводе, которую курировал Арсений Жиляев. Она была для меня сверхважным событием, с которого я ощутил себя профессиональным художником. Она была про связь живописи, политики, истории и творчестве Питера Пауля Рубенса. В том проекте я много экспериментировал с перформансом и видео как средствами живописи. В том числе, все время работы выставки в оговоренные часы я приходил как на работу и общался со зрителями о Рубенсе, картинах, обществе, истории и эти беседы документировал. Таким образом, за месяц я познакомился с очень многими люди в современном искусстве, даже как-то освоился в нем.
Иван Новиков | выставка «Почему?» | 2011
Наверное, следующим важным событием стала выставка 2013 года «Умвельт». Возможно со стороны — не самый художественно очевидный проект. Почему он для меня так важен? В нем я размышлял о взаимосвязи природы и живописи, темы до сих меня крайне волнующей. Не вдаваясь в детали скажу, что в основе моих идей лежала концепция «Умвельта», которую в начале 20 века разработал барон Якоб фон Икскюль. Суть в том, что есть некоторая система коммуникации между растениями и внешним миром, которая еще была подмечена в начале XIX века, и это такое предвосхищение антропоцена. Я всем этим очень интересовался и увлекался, и этот проект состоял, в том числе, из моих картин, которые были написаны для растений — и цвет, и условные композиции были на этих картинах такие, чтобы отраженный свет был полезен для растений, чтобы растения на них положительно реагировали.
Иван Новиков | выставка «Умвельт» | 2013
Это была выставка в некоммерческой галерее «Комната», которая базировалась в театре «Школа современной пьесы»; растения для этой выставки я собирал в подъездах, но большую часть дала моя бабушка. Получилось так, что театр сгорел и выставка, к сожалению, тоже. Большая часть растений погибла, картины погорели, часть была сильно повреждена. И в эти же дни скоропостижно скончалась моя бабушка. Это произошло буквально одновременно, при том, что у меня меньше через месяц была назначена свадьба. После такого, как бы эмоционального шока, я поехал в медовый месяц со своей супругой во Вьетнам. До этого я там никогда не был, но во Вьетнамской войне участвовала моя мама. И вот этот странный парадокс для меня, конечно, был очень важен. Связи семейные и культурные, политическая история и искусство — это оказалось для меня определенным «гордиев узлом», который никак не разрубить мне до сих пор.
Иван Новиков | выставка «Умвельт» | 2013
Следующим поворотным моментом для меня стала выставка «Вечно живой труп» на Винзаводе в конце 2013 года. Идея кураторов была в том, чтобы показать некоторую новую пропозицию относительно живописи. Само название — «Вечно живой труп» — имеется в виду живопись, как такой зомби или мертвец, который все равно оживает несмотря ни на что. Кураторы попросили меня специально сделать крупномасштабную работу, до этого я таких не делал. Понятно, у меня не было мастерской, я делал работы в скромном размере, так как делал их дома. Я даже перестал писать маслом (оно очень сильно пахнет), я перешел на темперу. И оказалось, что это новый вызов: сделать большую работу темперой. Кстати, поиски помещения для мастерской привели меня с коллегами к идеи основать artist-run-space Центр «Красный», который стал яркой частью моей биографии. В конце концов для выставки «Вечно живой труп» я сделал огромную шестиметровую картину «Я хочу бояться леса» и она, собственно, открывала выставку, долгое время это была моя самая монументальная работа. После этого меня пригласил сотрудничать галерист Сергей Поповов.
Иван Новиков | Я хочу бояться леса | 2014
В его галерее pop/off/art прошла моя выставка «Льенсо» — на мой взгляд одна из самых удачных в плане лаконичности. Это, кажется, был 2016 год. Тогда я в очень крупном масштабе сделал этот большой проект о связи искусства, моей семейной истории, Вьетнамской войны, природы и вообще социальной, культурной, политической повестки в контексте личного высказывания. Ещё эта выставка интересна тем, что она совершенно не коммерческая — ни одна работа, по-моему, так и не была продана.
Следующим важным проектом стала выставка «Нет» в мае 2022-го года, которая тоже была сделана у Сергея Попова. Сергей мне позволяет делать всё, что я хочу и считаю нужным, несмотря на все угрозы и риски, которые он несёт: выставка готовились к разным, скажем так, экстренным ситуациям. Это были полностью белые картины; вы входили в помещение галереи, попадая на балкон, а налево вниз — выставочный зал. Вы могли подняться на балкон, посмотреть вниз, а спустившись вниз, вы оказывались в узком коридоре между настоящей стеной и фальшстеной. В этом узком коридоре без освещения висели холсты, покрытые белой краской. Вы его проходили — и оказывались у следующего выхода, никак не попадая в выставочный зал. То, что там происходит, можно было увидеть только с балкона. А там на фальшстенах висят подрамники; они освещены, но они без холстов, только подрамники размера, ну так скажем, военно-полевых гробов. И всё, текста нет. Это была хорошая выставка, как мне кажется, удачная.
Иван Новиков | выставка «Нет» | 2022
У меня несколько специфическое представление о живописи. Я считаю, что это скорее ситуация, а не объект. Это очень сильно отличает её от видеоарта, перформанса, инсталляции, от чего угодно, даже от скульптуры и графики, в первую очередь, потому что живопись это один из самых древних медиумов точно. Скорее всего, первыми были какие-то скульптурные такие вещи, скульптурно-графические. Тем не менее это очень древний медиум, который на протяжении многих веков имел сильное влияние на культуру в целом. С эпохи Нового времени это медиум, который доминировал в системе искусства, да и до сих пор превалирует.
Проблема заключается в том, что мы для простоты говорим, что живопись — это картина. Сразу тогда вопрос: фрески, мозаика — это живопись? Монументальная живопись? А раскрашенная скульптура — это живопись? Можно ли считать живописью искусство Китая, Японии, Южной Кореи? Творчество, например, японского монаха и художника Сэнгая — это что? Когда мы начинаем таким образом размышлять, то уместнее использовать термин «ситуация», и говорить, что живопись — это некое дискурсивное поле, некоторая категория типов явлений и концепций, которая исторически сложилась в одно простое «зонтичное» понятие.
Иван Новиков | выставка «Нет» | 2022
Для простоты мы говорим, что живопись — это набор психологических свойств изображения, которые чаще всего сводятся к станковой или монументальной картине, но это такое упрощение для стороннего наблюдателя. Я предпочитаю говорить, что живопись — это дискурсивное поле. И поэтому то, чем занимаюсь я, конечно, есть критическое переосмысление живописи. Конечно, надо иметь ввиду, что тот аспект исследования, который мне интересен, существует в мире, но в России мало кому интересен. У нас почти нет текстов об этом. На русском языке нет разработанного дискурса об общей критической рефлексии живописи, поэтому мы переводим один технологический аппарат в другой. Кто-то называет это инсталляцией, или research based art. Например, меня в ГЭС-2 приглашают как исследовательского художника, что, конечно, забавно… Я подчеркиваю, что занимаюсь живописью, но понимаю, что объяснить это достаточно затруднительно и требует целой лекции с моей стороны.
Иван Новиков | выставка «Нет» | 2022
Есть очень важная художница, в том числе для моей практики, Ребекка Хоув Квайтман. Она почти не пишет картины — она занимается, например, печатью или делает инсталляции. Она выставляется на Документе, и много еще где. И что важно Ребекка современная художница, то есть живущая сейчас — и делающая живопись. Специалисты говорят, что это живопись, но это не очевидно для человека, который не в контексте. Это как разница между теми, кто занимается социологическими опросами и социологами; близкие понятия, но это не одно и то же. Но объяснить эту разницу непросто, затруднительно. И в этом смысле я бы скорее говорил, что есть разные типы живописи.
Даже если мы говорим про живопись, которая находится в русле современного искусства, есть целый пул разнонаправленных тенденций, которые часто не дружат между собой и для внешней публики это все современная живопись. Наверное, единственное, что мы могли бы выявить как объединяющий фактор — это различные отсылки и осмысление истории живописи. То есть ключевая характеристика — современная живопись осмысляет живопись. Парадокс.
Иван Новиков | выставка «Нет» | 2022
Но здесь сразу встает проблема — например, считаем ли мы творчество Ильи Глазунова современной живописью? Или там, не знаю, художников современного соц-реализма? Это на самом деле гораздо более сложный и тонкий вопрос, потому что наши коллеги из поля современного искусства часто просто говорят: Глазунов, Шилов, Нестеренко — это пропаганда и никакого отношения к современному искусству не имеет. Здесь масса проблемных терминов, но понятно, что я, Глазунов и Ребекка Квайтман — мы все занимаемся современной живописью. А дальше есть масса тонкостей в определении понятий, которые не позволяют нам вот так легко все загнать под одно определение.
СПОСОБЫ ПОЗНАНИЯ И ПРОБЛЕМА ПЕРЕНОСА
Мне кажется, ключевая институциональная проблема в том, что у нас в России до сих пор не сложился комплекс институций, связанных с художественным исследованием. Это отчасти проблема искусства как феномена, как дискурсивной познавательной модели. Грубо говоря, есть познание мира с помощью искусства, а есть познание с помощью науки и исследований. Но проблема заключается в том, что мы в России очень часто видим строгое взаимоисключаемость между научным исследованием и художественным познанием мира. Эти вещи с даже в обыденном языке не пересекаются — хотя, конечно, позитивные процессы идут. Я имею в виду, что на теоретическом уровне эти способы познания могут дополнять друг друга и достаточно легко взаимодействовать, однако возникают институциональные преграды.
Иван Новиков | выставка «Против зерна» | 2020
При этом существует проблема переноса, когда происходит трансфер из одной сферы в другую. Да, это проблема, но она же решается! Мы разграничивая способы познания мира, на самом деле, задаем некоторую политическую позицию, что есть западный позитивистский мир с научным познанием, а есть дикарский мир искусства, чья претензия на познание смехотворна. Но это не стена, не жёсткое разделение, а некоторая задача, которую можно переосмыслить. Я могу рассказать про шведский опыт: там, например, эта проблема решена институционально. Там нашли способ преодолеть эти границы с помощью академических структур — по модели PhD in Art. Художники пишут свои диссертацию, такое исследования на 100−200 страниц с разбором источников библиографии, историографии вопроса — но только художественное, которые не обязательно базируются на позитивистской картине мира. В этом случае проблема переноса несколько ослабляется; я не говорю, что решаются, но в целом, важно понимать, что существуют различные способы сосуществования.
Иван Новиков | выставка «Против зерна» | 2020
Собственно, я в Шанинку пришел учиться не потому, что я ученый. Я никогда не писал науные тексты, не имею гуманитарного образования — но интересовался исторической репрезентацией, и мне было важно изучить, как оно устроено в контексте культуры. И я понял, что мне нужно поступить сюда и изучить этот вопрос. Я пришел не как ученый, и тем не менее взял научную методологию, то, что мне было важно, разобрался, как это у разных авторов устроено — и далее я применяю ее в художественном контексте. Я беру антропологию Джеймса Скотта, и для меня важен фон, как он отработал, почему он так делал. Но я вижу, что у него есть критика дисциплины, он понимает её ограниченность — своей, социальной антропологии, и он пытается ее преодолеть, используя разные способы, далеко не всегда конвенционально научные. В этом смысле, я думаю, он находится на той же позиции, что и художники, которые стремятся использовать научно-исследовательскую методологию.
Иван Новиков | выставка «Против зерна» | 2020
То есть мы берем какой-то тип взаимодействия и начинаем с его помощью создавать художественные произведения. Но на гипотетический вопрос «Как у меня это происходит?» я ответил бы: если мы рассматриваем художественное произведение как некоторую субъективную точку зрения автора — вот художник так чувствовал, а так нарисовал — то в этом смысле невозможно говорить о научном познании. Но сама эта картина восприятие произведения — устаревшая. При этом она появилась недавно, пару столетий назад, и стала доминирующей в искусстве. Но это вообще-то неправда. До её появления художники занимались точно такими же научными познаниями. И если мы смотрим на Возрождение, Средневековье, мы замечаем, что на самом деле это — некоторая часть того, что мы называем художественным исследованием, что была уже тогда. И искусство как способ познания мира не сильно отличалось от того, что мы сегодня называем наукой. Соответственно, мы можем просто обращаться к художественному пониманию, которое существовало до эпохи Нового времени.
ЦЕНТР «КРАСНЫЙ», САМООРГАНИЗАЦИИ И НЕЗАВИСИМЫЕ ПРОЕКТЫ
Если говорить о моей роли в независимой площадке Центр «Красный» и вообще о моём личном опыте самоорганизации, то он, скажем честно, невелик: у меня гораздо больше опыт преподавания. Моё участие в самоорганизации не то чтобы родилось из преподавательского опыта, но он было связано с ним. Существенная часть моих однокурсников по «Базе», а потом и наших бывших студентов, которым преподавал я, пришли в Центр «Красный». Он во многом стал попыткой ответить на вопрос: вы закончили учиться, а что дальше? Куда дальше идти? Разные институты решают эту проблему при помощи сообществ выпускников или трудоустройства — есть разные способы. В «Базе» поначалу выпускники общались, между собой коммуницировали, а потом социальные связи распадались, и они прекращали функционировать как совместное художественное явление.
Иван Новиков | выставка «Льенсо» | 2016
Мы с несколькими художниками, выпускниками Базы, искали вместе мастерские, нашли их, стали обживать. Но так как это располагалось в центре Москвы, на заводе Красный Октябрь, это было ужасно дорого. Мы приглашали ещё выпускников, которым нужна была мастерская — так у нас сложилось комьюнити наших единомышленников. Мы делали выставки, у нас были киноклубы, лекции. Мы пытались решить практические задачи, и таким образом родилась институция, в которой процесс решения задач был настолько интересен и цельным, что ее номинировали на премию «Инновация» как кураторский проект — не столько за конкретные выставки, сколько именно самой институции. По сути мы постоянно решали вопрос — как можно выстроить горизонтальную структуру без лидера, сделать более-менее демократическую художественную институцию с плюс-минус горизонтальной формой взаимоотношений.
Иван Новиков | выставка «Льенсо» | 2016
В дальнейшем я много раз участвовал в мероприятиях, круглых столах, встречах, проектах, связанных с художественными самоорганизациями. В том числе общаясь с зарубежными коллегами, я понял что artist-run-space за рубежом — в Германии, в Голландии, в Швеции — практически всегда основаны на том, что все они получают деньги откуда-то: от государства, от муниципалитетов или фондов. В нашем понимании они — не совсем независимые институции. В России же подавляющее большинство самоорганизованный художниками проектов — существовали за счет денег их участников, то есть обладали определенной финансовой независимостью. Эта разница между независимой и просто самоорганизацией раньше была мне непонятна, сейчас, мне кажется, стала важной. Сейчас, если присмотреться, большинство отечественных самоорганизаций, не получающих грантов, вынуждены превращаться в галереи, часто коммерческие, и они пытаются каким-то образом что-то продать и заработать на этом. Центр «Красный» развалился потому, что цена за аренду выросла, и мы не могли более существовать, сохраняя независимость, потому что мы не получали никаких грантов, просто не смогли существовать.
Иван Новиков | выставка «Льенсо» | 2016
Конечно, я с большим интересом и уважением отношусь к новой волне самоорганизаций, это крайне важно и ценно то что они делают. Но также я понимаю, что у этого подхода есть серьезные ограничения, и мне кажется, тут разница именно в терминах. То есть, когда Музей «Гараж» делал проект «Открытые системы», они изначально хотели назвать его «художественные самоорганизации». А когда начали собирать эти данные, выяснилось, что не все так просто. Иногда это не artist-run-space, а скорее кураторский или исследовательский проект, не всегда самоорганизация, то, что сами организовали, и не всегда всё независимо. Соотвественно, провозглашая идею, что вы должны быть независимой институцией, ну тогда да, вы должны быть независимыми и полностью быть на самоокупаемости, не получая каких-то сторонних дотаций. А если вы называете «кураторская инициатива» или «платформа», то это другое дело. Если так посмотреть, то почему выжила наша старейшая и, возможно самая яркая, самоорганизация — Галерея Электрозавод? Потому что они были независимой институцией.
Иван Новиков | выставка «Льенсо» | 2016
Независимые проекты — самые сложные, самые трудозатратные, но в этом их прелесть. У меня есть этот опыт, но он не самый удачный, поскольку Центр «Красный» не выдержал и закрылся. Конечно, независимость с точки зрения существования институции — это более правильно. Но, только самые терпеливые люди могут это делать, потому что выдержка, готовность к лишениям — это залог успеха если вы независимы. Зарубежные коллеги чаще всего этого не понимают. Мало кто там может понять, о чем идет речь, потому что идея независимости у них, по большому счёту не ставится во главу угла. Но опять-таки, я специалист доморощенный и говорю с позиции неудачного опыта.
СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО, ПРЕЗЕНТАЦИЯ И ВЫСТАВКА
Что такое современное искусство? Когда я студентам это объясняю, я обычно всегда провожу терминологическую разницу между contemporary art, modern art, post-war art, post-modern art. Но, насколько я могу судить, в интеллектуальном поле после ковида началась некоторая рефлексия конца современного искусства — или, точнее, конца проекта, который так назывался. В частности, об этом была последняя кассельская Документа. Моя точка зрения во многом созвучна этому, пока еще маргинальному, взгляду на искусство. Contemporary art — это художественное явление, существовавшее с 1989 по 2020 год, ключевой особенностью которой была гиперболизированная идея глобальности. Соответственно, художественные проекты стремились себя вывести в глобальное поле и в международный художественный язык. Как следствие, это стало своего рода возвратом к модернистскому универсализму со всеми вытекающими последствиями. Именно поэтому сейчас все громче критика, суть которой сводится к тому, что проект Contemporary art был частью неолиберальной империи, которую описывал Антонио Негри и Майкл Хардт и другие.
Иван Новиков | выставка «Синий» | 2025
Мне близка точка зрения, что этот проект сейчас претерпевает либо серьезные изменения, либо крушение. Появляется некоторая новая форма художественной рефлексии — даже не форма, но парадигма иного рода, которая не мыслится глобализованной. Не уверен, насколько она будет ассоциироваться с контекстом современного искусства, но в русском языке скорее всего будет ассоциироваться, я полагаю. Думаю то, что мы называли и знали как современное искусство — это проект, который закончился. Каким-то образом он еще идет, но те интересные, позитивные явления, которые в нем были, сейчас развиваются уже в коммерческом русле. Сегодня это коммерческий проект, который существует и работает на определённой политической идеологии. Этим показательны скандалы вокруг предыдущей Документы.
Иван Новиков | выставка «Синий» | 2025
Если говорить о феномене выставке сегодня, то это ситуация художественной презентации публике какого-то высказывания, не обязательно художника. Но это очень общее объяснение. Если говорить о значимости и необходимости выставок, то тут есть несколько точек зрения. Одна из них — художественная, то есть высказывание автора. В этом смысле выставка — способ донести, презентовать определенный пул идей аудитории. С другой стороны, выставка — для меня очень важный момент — это социополитический элемент общества, который имеет гораздо более мощный выход, нежели художественное произведение как таковое. Жан Люк Годар говорил, что надо фильмы делать не про политику, а делать их политически, и в контексте искусства это тоже верно. Я считаю, что выставка — это тоже форма социального высказывания, которая более сильно работает, нежели отдельное произведение. Потому что произведение само по себе не имеет взаимодействия в публичном поле. Акт попадания искусства в публичное поле — есть важный политический жест.
Есть еще один слой, который имеет смысл упомянуть: выставка это ключевой показатель KPI для художников и кураторов. Почти ничего остального не существует на самом деле. То есть спустя годы я понимаю, что можно заниматься искусством у себя в мастерской, делать какие-то исследования, но в художественном поле все это существует только в формате выставки. Вне выставок, по большому счету, искусства не происходит. Исторически мы можем вспомнить, что публичное поле, в широком смысле, появляется тогда, когда появляются выставки. Выставок 700 лет назад не было, и мы не уверены, что публичное поле, в современном смысле слова, тогда существовало. Искусство существовало, но идея, что произведение можно не отправить в храм или в частную комнату, а выставить для публики — это и есть выставка.
Иван Новиков | выставка «Синий» | 2025
Мне не слишком интересны в искусстве от какие-то стандартные типы произведений. Особенно это касается живописи. Чтобы мне понравилась какая-то современная работа — за ней должна ощущаться критическая или концептуальная глубина, сложность если угодно. Я очень люблю, конечно, монохромную живопись, не стану скрывать. У меня сейчас идет синий этап творчества, такой важный период идет с 2022 года. Я делаю работы, которые нравятся мне, работы, на которые я сам хочу смотреть. Наверное, можно сказать, что я ищу какую-то идеальную работу — но скорее это идея сделать такое произведение, глядя на которое можно, с одной стороны, отдыхать взглядом, с другой — думать. И у других авторов мне тоже зачастую нравятся работы более лаконичные, сложно визуальные, неочевидные, часто монохромные.
Материал подготовил: Роман Миронов На обложке работа художника «Без названия», 2014